События стали развиваться предсказуемо – новоявленный конкурент сделал всем нашим клиентам предложение, нам пришлось срочно озвучить своё, ещё более выгодное. Ход с бартером возымел успех – клиентов мы отстояли. Теперь надо было думать, куда же девать обменный товар. Все фирмы его сбывали оптом со склада или через свою розницу. Со склада мы не торговали и розницы не имели. Выход виделся один – продуктовые базы с отделами бытовой химии. В городе их было три: «Пересвет», «Меркурий» и «Пеликан». В последнем на нужной должности сидел Вовка. В «Меркурии» бытовой химией рулил коммерческий директор, и с ним отношения у нас сложились чисто деловые. Было неясно, возьмёт он наш бартерный товар или нет. «Пересвет» – большая современная база, её все крупные оптовики бытовой химии почему-то упустили из виду, и товар туда поставляли предприниматели вроде нас. Притом, что продажи в «Пересвете» были самые сильные из продуктовых баз. Лучшего места для сбыта бартера было и не придумать.

– Ну, а чо, давайте, конечно! Я только за! Я от таких предложений не отказываюсь! – расплылся Вовка в довольной улыбке, заблестев радостно глазами, едва я намекнул ему о деньгах. После выгрузки мы выехали с территории «Пеликана» и встали на площадке за воротами. Вовка вышел к нам следом, подальше от посторонних глаз и ушей. Дружеские отношения с ним развивались быстро. Оба сразу нашли общий язык и ощутили взаимную симпатию. Вовка оказался прямолинейным, весёлым и энергичным. С ним было легко.

– Ну, чо там у вас, давайте, жулики, рассказывайте! – сказал он, подходя к «газели» вразвалочку на своих коротких ногах. К его манере разговора я уже почти привык.

Было жарко. Мы раскрыли настежь обе двери кабины, духота внутри стала меньше. Отец курил, стоя у кабины со своей стороны. Я слонялся по хрустящему гравию со своей. Время словно замерло. Конец рабочего дня. Из ворот базы изредка выползали груженные товарами машины и растворялись в городских улицах.

– Эт почему это мы жулики? – спросил я наигранно серьёзно.

– Да, а кто вы есть!? – засмеялся Вовка, бегая маленькими глазками от меня к отцу. – Перепродаете товар с одной конторы в другую, бабки складываете в карман, ничего не производите… Тунеядцы! Жулики!

Мы посмеялись, перекинулись несколькими острыми шутками, перешли к делу.

Вовка задрал ногу на ступеньку «газели», взялся рукой за оконный проём двери и стал её раскачивать туда-сюда. Я выдал суть дела, предложив Вовке три процента. Тот театрально закатил глаза, а после скосил взгляд на меня.

– Пять!? – клацнул челюстью Вовка и замер, улыбаясь хитрющими глазами.

– Договорились. Пять, – растянулся я в улыбке от его ужимок.

Вовка насупился на секунду, будто обдумывая, перестал раскачивать дверь.

– Ну что я скажу!? Предложение интересное, господа буржуи! Я его рассмотрю! – выдал он и закатился отрывистым смехом. Засмеялся и я. Отец, докурив, подошёл ближе и принялся нудно и дотошно рассказывать Вовке всю историю событий и «подлянку, какую подсунул нам «Пушок» и то, что «вопрос надо как-то урегулировать».

– Да я понял, Анатолий Васильевич, я всё понял, – замотал головой Вовка.

– Так всё неожиданно получилось, – смущаясь, отец привычно заскрёб в макушке и закряхтел. – У нас и договоренность была с производителем, но сам видишь, какие люди попались. Приходится выкручиваться.

– Да понял я, понял, Анатолий Васильевич! – взъерошил Вовка резким движением руки на голове волосы. – Придумаем что-нибудь! Я подумаю! Хорошо!

– Вов, ты глянь, что у нас сможешь брать, так чтоб не сильно остальных ущемить, а то на тебя косо начнут смотреть, – прервал я отцовский спич, изводящий своей нудностью.

– Да вот же, блять! – встрепенулся Вовка. – Там Петрович сидит, зарылся этот крот, хрен спихнёшь его! Это и с ним мне придется делиться. Его не обойдёшь…

– Ну, поговори и с ним, я думаю, он не будет против… – добавил я.

– Кто!? Петрович!? – Вовка закатился смехом. – Ёпти! Да он мать родную продаст, если что! Это ещё тот жучила! Ничего, я его вот выживу с его места, тогда вообще всё в моих руках будет, и с ним делиться не придётся! Красота, блять!

Вовка хлопнул в ладони и жадно потёр их. Я засмеялся его взбалмошному нраву. В противовес отцу, появившись в моей жизни вдруг, Вовка заискрил всеми цветами, питая меня так нужными среди рутины эмоциями. Вдобавок оказалось, что он на приятельской ноге с коммерческим директором «Меркурия». Я попросил Вовку пощупать того на ту же тему, и он обещал помочь.

В конце июля мы снова поехали с товаром в Москву. Разгрузились там быстро, а с погрузкой задержались, и потому только в четыре выехали в обратный путь. Выходило, что дома мы будем не раньше полуночи. В середине пути поужинали в кафе и следующие четыре часа ехали без остановок. Было уже за полночь, когда до нашего города оставалось километров сорок, и меня потянуло в сон. Я сопротивлялся, но веки тяжелели, с каждым разом я моргал всё медленнее, голову тянуло вниз. Я потёр лицо руками и слегка опустил боковое стекло. Сквозняк тут же потянул через кабину к открытому окну отца. Прохлада воздуха быстро проникла под футболку, и я поёжился. «Надо закрывать своё окно, а то продует ещё», – подумал я и поднял стекло. В голове прояснилось, сон отступил. Я глянул на отца, он курил. Оба были уже почти сутки без сна. «Если я так хочу спать, то как отец ещё держится? Он ещё и за рулём всю дорогу», – подумал я, тут же ощутив укол совести из-за того, что сижу бездельником. Идиотская ситуация. Мои навыки вождения были не настолько хороши, чтоб вести «газель» по трассе, тем более в момент, когда я буквально клевал носом в сон. Я это понимал, но совесть скребла. Я глянул на отца внимательней – его тоже клонило ко сну, веки глаз двигались всё медленнее.

– Ты как, па? – произнёс я, сквозь усыпляющий гул двигателя. – Спать не хочешь?

Отец встрепенулся, и я понял, что устал он поболее моего, но виду не подавал.

– Да так… – выдал он невнятно, будто заново учился говорить. – Спать уже хочется. Но уже скоро. Сколько там осталось нам, километров тридцать?

Отец докурил сигарету, поморгал, отгоняя сон.

Из темноты обочины выплыл синий дорожный указатель.

– Да, вон знак! – вскрикнул я. – Тридцать один, остался… Сейчас пост будет!

– Давай, там, наверное, остановимся, – сказал неуверенно отец. – Подышим свежим воздухом, выйдем, разомнёмся, а то у меня уже нога отваливается, затекла.

– Конечно, остановимся! – поддержал я, помня о чрезмерной обязательности отца. Эта черта характера порождала похожую, тоже гипертрофированную – исполнительность.  Отец в своей исполнительности мог пойти и на ущерб себе. И в этой поездке, не согласись я остановиться, так отец из кожи бы вон лез и давил затёкшей ногой на педаль, боролся бы со сном, а вёл машину дальше.

Пост! Стационарный пост милиции за двадцать километров до города. Подле поста на обочинах уже стояли фуры – одни на ночёвке, другие на коротком отдыхе. За постом и мы свернули на обочину. Я вышел из машины, и блаженство от прогулки сразу разошлось по затёкшему телу. Остановились мы вовремя, сон так близко подкрался к нам, что точно победил бы на остатке пути. Я прошёлся, подышал – сон отступил, в голове прояснилось. Отец закурил. Я тоже. За десять минут прохлада ветерка взбодрила меня окончательно.

– Ну, что, поехали? – отбросил отец окурок, посмотрел на меня.

– Ты как, па? Спать перехотелось? – всмотрелся я в его лицо – глаза покрасневшие сеточкой сосудов, уставшие, но вроде как не сонные.

– Да, нормально, тут немного осталось, доедем! – произнёс отец бодро.

Мы тронулись. Впереди уже виднелись электрические отсветы города. Трасса шла по две полосы в каждую сторону, прерывистая разметка обозначала полосы, а сплошная по краям очерчивала границы асфальта. Встречные направления разделял ров около пяти метров в ширину и метра полтора в глубину. Мы катили по левой полосе из двух, ближе ко рву. На спидометре было восемьдесят. Мы обогнали пару легковых машин на соседней полосе. Межполосная разметка правее меня монотонно мелькала назад. Я смотрел на неё, и это действовало гипнотически. Первые минуты после остановки прошли бодро. После я согрелся, и потянуло в сон. Я чуть прикрыл веки, задержал так на пару секунд, разомкнул. Мелькание разметки всё более их отяжеляло. Я посмотрел на отца. Он не курил и сидел ровно, держал руль обеими руками и смотрел на дорогу. Сон вместе с теплом подползал по спине к голове, я соображал всё хуже. Город приближался. «Ещё немного, уже скоро, как хочется спать, приедем, сразу лягу и буду спать, пока не надоест… Отец тоже устал… Почему я такой криворукий и не веду машину? Надо смотреть на дорогу и окно открыть, холодно, дотерплю», – ползли кашей в моей голове мысли. Ших, ших, ших – проносились белые штрихи справа. Я смотрел на них, веки наливались сном. Я сомкнул глаза. «Сейчас чуть так посижу и открою… ещё немного, сейчас…» – ворочалась сонная мысль. С трудом, лишь наполовину, но я открыл глаза, плохо соображая, глянул на отца. Он всё также сидел ровно и смотрел вперёд. Мне стало жутко неудобно и стыдно за себя. Я, молодой парень, сижу рядом с отцом, которому пятьдесят лет, и он уже тысячу километров ведёт машину и не засыпает, а я валюсь в сон! Я вернул взгляд на дорогу. Ших, ших, ших – мелькали справа полосы на неосвещенной дороге. Ни попутных машин, ни встречных. Только мы и полосы. «Больше не могу… Буду так – минуту с закрытыми, минуту с открытыми… успею выспаться за минуту, и после вытерплю минуту». Я закрыл глаза. Наслаждение потекло от закрытых глаз вниз по телу. Как же приятно. Я жадно ловил каждый миг этого микросна. «Минута, наверное, уже прошла… ещё десять секунд и как раз будет… Наверное, прошли. Не прошли, половина только. Осталось четыре секунды, три, нет ещё не три, пока четыре, ещё немного, вот теперь три, сейчас, три, пока три… две, да две… две… Скоро открывать глаза… Не скоро… Ещё две секунды… уже одна… нет, пока две… ещё немного… хорошо, одна… скоро открывать глаза, надо последнюю секунду расслабиться… пора… ещё нет… сейчас, быстро посплю эту секунду… последняя… но это уговор… надо просыпаться… открывай глаза, открывай», – мозг усилием вынырнул из липкого тумана сна, заработал вслед за приоткрывшимися глазами. Я еле разлепил веки. Ших, ших, ших. Полосы. Всё так же мерно. «Удобно на них смотреть, даже поворачивать голову не надо, прям передо мною… Почему передо мною? Уже чуть левее», – мысли почти застыли. «Почему полосы уже левее? Передо мною ведь были», – с трудом сформировалась в липкой каше сознания очередная мысль. И, вдруг, искра! Я встрепенулся! Вытаращился на полосы!

Ших, ших, ших. Та же размеренность, но полосы уже были под отцом и медленно смещались под капотом влево! Я всё понял! Ещё не осознал, но уже понял, мозг очнулся! Доля секунды, я собрался, глянул на отца. Он по-прежнему сидел ровно, держал обе руки на руле, вёл машину и… спал! Глаза отца были закрыты!

– Па! – тронул я отца за руку.

Он открыл глаза. Абсолютно спокойно открыл, ни дёрнулся, ничего такого, просто открыл и стал смотреть вперёд, куда и должен был смотреть, даже не повернулся ко мне.

– Па, мы сейчас в канаву свалимся! Мы вправо уходим! – я глянул на дорогу.

Линия межполосной разметки медленно возвращалась под «газель». Вот она уже под сидением отца, вот уже подо мною, а вот и там, где должна – справа от машины. Мы ушли с правой полосы, вернулись на левую.

Сон исчез, будто и не было. Организм за долю секунды накачался адреналином. Я глянул на отца. Тот сидел недвижим. Только мы и дорога. Ни одной машины больше – ни попутной, ни встречной. Ших, ших, ших – неслись чуть медленнее злополучные полосы. Спидометр показывал пятьдесят.

Рррррр!!! – пролетела справа старая легковушка с прогоревшим глушителем.

Мы встрепенулись.

– Мда, – выдавил из себя отец, перехватил руками руль и полез за сигаретой.

Меня начало тихо трясти. Чтобы как-то отвлечься, я стал пялиться на множащиеся огни города. Они приближались. В кабине висело задумчивое молчание.

Через полчаса мы оставили «газель» на стоянке и пошли домой. Шли молча. На полпути я не выдержал и произнёс: «Ты спал за рулём, прикинь…»

Отец быстро глянул на меня, но не ответил. Уже дома, когда мы оба приняли душ и сидели на кухне за столом, отец встал и, наливая себе чай, опять выдавил из себя:

– Мда… – обернулся и продолжил. – Надо же, не заметил, как уснул… – вернул отец чайник на плиту, и с каким-то почти детским удивлением добавил. – А мне снилось, что я веду машину. Представляешь?

Я кивнул, механически дожевал бутерброд, выпил чаю, пожелал отцу спокойной ночи и поплёлся спать. Упав на кровать, я провалился в сон, в котором разделительная полоса неумолимо уходила перед моими глазами влево, и я ничего не мог с этим сделать.

Бардак с синькой продолжился и в августе. Часть клиентов прагматично «уселась на два стула» и заказывала этот товар то у нас, то у конкурента. Мы сдержали экспансию «Пушка», но ситуация повисла в шатком равновесии. Нам нужен был нестандартный ход. Я задумался, и мысль пришла.

– Нам надо найти другого поставщика синьки, – заявил я во время завтрака.

– Как это – другого? – мерно жевав, отец замер и тут же продолжил есть.

– Да так, другого! Наверняка там в Краснодаре кто-то ещё производит или эту или такую же синьку. Слишком халявная позиция… Лакомый кусок!

– Как может кто-то производить эту синьку, если её название зарегистрировано?

– Да не обязательно именно эту! – начал я заводиться, как часто бывало, удивляясь неспособности отца ухватить суть мысли, а не цепляться за частности. – Название может быть любое! Главное, чтоб флакон и этикетка были те же, вот и всё!

– И что мы с ней будем делать? – жевал апатично отец.

– Да как – что!? Заменим эту на новую! И всё! Только надо, чтобы новая не дороже этой была. Но если там кто-то начал производить похожую синьку, то цена точно будет не дороже, а скорее всего, дешевле! А иначе нет смысла, надо же выдавливать эту с рынка. Цена точно будет ниже! Только вот как найти этих производителей? Ладно, давай доедай, нам пора уже ехать! Что-нибудь придумаем, как обычно, журналы посмотрим, может ещё как, но найдем! – закончил я завтракать, встал из-за стола. Мысль засела во мне крепко.

– А с этими надо бы заканчивать… – продолжил я уже по пути на стоянку, вспомнил встречу с собственником фирмы-производителя и скривился.

– А что мы продавать будем!? – уставился на меня отец. – Вот когда найдём замену, тогда и подумаем!

– Да это понятно, что – когда найдем, а не раньше! Я что, идиот по-твоему, что ли!? – меня раздражала всё сильнее прямолинейность мышления отца, на которую я натыкался всё чаще. – Я об том и говорю, что надо найти, а потом заканчивать с этим!

– Ну да, – деликатно согласился отец.

– Ладно, поищем, – закончил я.

С переходом на бартер, вместе с плюсами вылезли и минусы – удвоилась нагрузка. Теперь, чтобы иметь ту же прибыль, мы должны были совершать больше работы. Я сразу постарался свести к минимуму лишние действия и это удалось. Получая обратный товар у клиентов, я за раз старался брать лишь то, что требовалось к продаже в других оптовых базах. Так мы избегали перевалки бартера через свой склад. Для получения максимума прибыли от бартерного товара я выработал систему ценообразования. В ней учитывалось всё – кто, где и какие скидки даёт на похожий товар, и насколько дорого в какую из баз можно его продать. Все цифры я держал в голове. Мы продолжали выписывать накладные от руки, и это утомляло. Теперь накладные стали длинными с множеством наименований. И писать их приходилось не за столом, а в кабине «газели». Заняться этим пришлось уже мне. Отец, выполняя лишь функции водителя, перестал ориентироваться в коммерческих вопросах. Если он брался за написание накладной, то уточнял у меня цены едва ли не по каждой строке, делая процесс написания долгим и мучительным для обоих. Я же писал накладные по памяти быстро. Отец в это время отдыхал, дымя очередной сигаретой.

Вопрос с продажей бартера в «Меркурий» решился – об этом сообщил нам Вовка, сказал, что «позвонил Сене, будет он брать у вас весь этот триппер, три процента ему и возите туда своё говно, хоть до усрачки».

Я обрадовался, а Вовка довольно сунул руки в боки и важно замер около «газели». После выгрузки мы стояли у склада. Вовке было скучно летом в офисе, и почти каждый наш приезд в «Пеликан» мыс ним виделись. Трепались о всякой ерунде, зубоскалили как закадычные приятели, какими мы и стали – быстро и незаметно.

– Ладно, езжайте, жулики! – вздохнул Вовка, уходить ему не хотелось. – Мне идти надо, дел полно, какое-то сраное вино привезли, машина под выгрузкой стоит, грузчиков собрать не могут уже час, половина работает, а половина пьяные.

– Ладно, давай, пока, увидимся! – махнул я, захлопнул дверь, отец завёл двигатель.

Вовка покосолапил впереди. Мы обогнали его. Я глянул в зеркало – Вовка показал язык. Я высунул руку в окно и показал ему средний палец.

Бизнес, вроде, стал стабильнее. За «Пеликан» я был спокоен. С «Пересветом» везло сильно – крупные поставщики химии продолжали его не видеть в упор. Товар там словно проваливался. С ценами в «Пересвете» тоже творилась халява, они были так высоки, что мы хорошо зарабатывали и на бартерном товаре. Я учуял шанс заработка – пока другие хлопали ушами, надо было загружать «Пересвет» до упора. Мы так и сделали, стали почти весь бартер валить в одну базу, и его не хватало. Помимо синьки, нам нужен был хороший товар для прямых продаж и увеличения объёмов бартера – одно тянуло за собой другое. И я помнил об идее по замене производителя синьки, но понятия не имел, где искать нового.

Как и в любой сфере, в оптовой торговле города сформировался стабильный круг игроков. Если в продуктах он был большим, то в химии сильно меньшим и замкнутым. Новых игроков за десяток лет почти не появилось. Наоборот, в 2002 году началось едва заметное уплотнение рынка бытовой химии. Процесс тронулся так плавно, что если кто и выходил из игры, то бизнес его гас долго и у всех на глазах. Резко не закрывался никто. И напротив, если какая фирма росла, то прогресс был заметен и имел нормальную скорость. Остальные понимали – фирма имеет хорошую прибыль, вкладывает её в развитие, оборот, торговые площади, и рост продолжается. Бурный рост без привлечения внешних средств не случался. Но тут был свой замкнутый круг. Большим фирмам банки кредиты давали охотно. Но тем доходы позволяли расти и на своих средствах. Мелким фирмам крупных кредитов не давали, и те обреченно плелись позади.

В 2002 году случился нонсенс – замкнутый круг был разорван. Торговая компания «Родной край» вдруг начала бурно развиваться. Предысторию фирмы я урывками знал от разных людей. Директор «Родного края», как и все мелкие предприниматели, до поры до времени мыкался на свои кровные. И вдруг его бизнес начал резко расти. Все смекнули – произошло вливание денег. Откуда? Пошли слухи о кредитах. Располагалась фирма на территории небольшой базы через забор от «Мангуста». Говорили, что базу эту директор «Родного края» не арендовал, а купил. На её территории, присыпанной щебнем в самых нужных местах, находилось всего одно серое четырехэтажное здание. Отсутствие окон на трех сторонах здания лишь усиливало его мрачный вид. На таком информационном фоне возник мой интерес к «Родному краю», и я предложил отцу туда заехать.

Прохрустев колесами по щебню, мы припарковались и вышли из машины. Мда. Я огляделся. «Тюремный блок». Здание выглядело недостроем. В его левой части зияло два проёма под габариты фуры. Ворот на проёмах не было. В середине здания был ещё один проём, но уже с воротами и даже асфальтированным пятачком перед ним – склад фирмы. Перед его распахнутыми воротами стояла фура, и суетились работники. Офис «Родного края» находился на втором этаже. Я потянул железную дверь, и мы с отцом вошли внутрь. Бетонные пролёты ступенек с приваренными к ним железными перилами вели вверх. Пол был устлан кусками бетона, кирпича и стылого цемента. Мы словно оказались на стройке. Второй этаж нас встретил пустым дверным проёмом и длинным коридором за ним. Сразу справа от проёма висела железная некрашеная дверь. На ней на скотче болталась бумажка – «Торговый зал».

– Нам сюда! – сказал я и потянул дверь на себя.

Тяжёлая, она поддалась не сразу, изнутри её держала пружина. Мы вошли. Дверь бухнула позади, выдав наше появление. Интерьер зала метров в сто пятьдесят площадью не нарушал духа здания – дешёвый затёртый линолеум на полу, невзрачные обои. В левой части зала стояли четыре стола с компьютерами, за двумя работали девушки. Вдоль стен тянулись в полтора человеческого роста стеллажи с образцами товаров и ценниками на каждом. Ничего лишнего. Я поздоровался с девушками и пошёл бродить вдоль стеллажей. Я не знал, чего ищу, и потому изучал всё подряд, собирая информацию. Сразу бросились в глаза низкие оптовые цены – ниже средних городских на семь-десять процентов. «Откуда такая роскошь!?» – задумался я, загадка взбудоражила мой мозг.

Я глянул на отца, тот ходил за мной следом, но скорее формально, с застывшим на лице безразличием. Наверное, в тот момент мои ощущения и оформились в непреложный факт и были осознаны – отец к нашему общему делу относился равнодушно. Я внутренне горел делом, отец – нет. Он выполнял свою работу машинально. Я ощутил себя дураком. «Как идиот, шарю по этим витринам в поисках чего я и сам не знаю, но мне интересно, хочу что-то найти, не знаю, чего именно, но чувствую, что поступаю правильно, а он…», – начали роиться в голове обидные мысли. Я не хотел себе в них признаваться. Но чем дольше я наблюдал за отцом в торговом зале «Родного края» и вспоминал былые схожие ситуации, тем яснее убеждался в неприятном факте – отцу было безразлично. Нехорошие мысли. Я затолкал их в самый дальний угол сознания, отвернулся и продолжил поиски.

Стоп!

Мысленный монолог об отце исчез из головы в миг!

Я остановился как вкопанный у предпоследнего стеллажа и не мог поверить своим глазам – на полке, среди прочего стояла знакомая синяя бутылочка, точно такая же, какая была у торгуемой нами синьки, с похожей этикеткой, но другим названием. Цена её была очень низкой. Я нашёл, что искал! В яблочко! – засигналила интуиция, по телу побежала дрожь предвкушения. Едва сдерживая рвущееся наружу ликование, я подозвал отца.

– О! – выдал тот, увидев бутылочку.

– Да, да, да, – произнёс я тихо, пошёл к девушкам, взял для отвода глаз прайс-лист, вернулся к стеллажу и записал контакты производителя. Наклонившись к полке и нацепив очки, отец всё ещё рассматривал бутылочку.

– Пошли, больше тут делать нечего, пора ехать, – добавил я так же негромко.

Мы вышли на улицу.

– Обалдеть! Ты видел!? – сразу прорвало меня, я принялся тарахтеть без умолка. – То, что нам нужно! Какой-то «Люксхим» в Краснодаре делает точно такую же синьку и дешевле! Прям как по заказу! На ловца и зверь бежит!

Мы сели в машину. В секунду моя голова наполнилась невообразимым потоком мыслей, и я принялся лихорадочно просчитывать перспективы случайной находки.

– Сколько времени!? – произнёс я в нетерпении, едва мы поехали, и тут же сам глянул на мобильник. – Пятнадцать двадцать три. Интересно, до скольки они работают? До шести, наверное. Мы ещё успеем им сегодня позвонить, поехали домой! – тарахтел я.

– Ну, – запнулся отец с недовольным видом. – Ну, поехали, позвоним. Вечно ты торопишься. Куда ты летишь? Завтра позвоним. К чему такая спешка?

– А почему бы сегодня не позвонить!? – вытаращился я на него. – Чего ждать-то!?

– Позвоним, хорошо, позвоним сегодня, – раздраженно согласился отец.

Я глянул на него, и моя эйфория улетучилась, с налёта разбилась о безразличие отца, о его скупость в эмоциях, о его раздражение моей радостью. Я почувствовал себя ребёнком, которого родитель грубо одёрнул лишь за то, что тот сильно выражал свою радость и был чрезмерно счастлив. Я потух. Отвернулся и стал тупо смотреть в окно. Теплый приятный летний поток воздуха дул мне в лицо и за спину. Я высунул наружу правую руку, поставив локтем на опущенное стекло, и стал ловить ей этот встречный поток. Сжал пальцы, образовав ладонью подобие крыла. Воздух ударил в её плоскость и мигом подкинул руку вверх. Я положил ладонь горизонтально, рука упала ниже. Я создал угол наклона, рука взмыла. Глупо, но я игрался как беспричинно обиженный ребенок. Хотелось, чтоб обида скорей ушла, и я прогонял её простой детской радостью. Я изменял наклон ладони, и рука снова, то взмывала, то падала. Так я берёг радость своих ощущений от жесткого и сухого восприятия действительности отцом. «Сейчас доедем и позвоним», – думал я, щурясь от удовольствия.

В начале пятого мы были дома.

– Па, звони! – сказал я, едва успев разуться и чуть не столкнувшись в коридоре с матерью. Она преподавала детям танцы в центре детского творчества, и последние пару лет работы у неё стало мало. Платили за неё, естественно, немного. И это сказывалось на состоянии матери. С каждым годом мать становилась всё более раздраженной, грубее в выражениях и срывалась в скандал по малейшему поводу. Отцу доставалось гораздо больше, чем мне. Я не понимал, в чём причина их взаимной нетерпимости, чувствовал, что истоки её где-то глубоко. Наблюдая за нами, мать застыла в коридоре, ушла на кухню. «Настроение плохое», – отметил я и прошёл за отцом в его комнату. Отец сел у телефона и стал набирать номер. С открытого балкона в комнату плыла августовская жара, я прошёл туда, сел на нагретый солнцем диванчик, закурил, высунулся на улицу – красота, лето!

– Нет никого. Никто трубку не берёт, – сказал отец, заходя на балкон, садясь рядом и тоже закуривая. – Наверное, ушли уже все.

Я слегка расстроился. Хотелось поскорей получить прайс-лист. Я затянулся.

На балкон заявилась мать.

– Что, бизмисмены!? – произнесла она радостно, взяла лежавшую тут же отцовскую пачку сигарет, выудила одну себе и небрежно отбросила пачку обратно. – Дела не идут!?

Снова хотела задеть, такие заходы я уже знал наизусть. Подобные набеги у матери случались волнами. Пока мы суетились на «двойке» – числились у неё в «бизмисменах», какие ничего не могут, в отличие от тех «которые дом построили, и машины у них крутые, и жёны не работают». Болезненные укоры матери били в факты, возразить было нечего – мы стоически их выслушивали. Первое время я не замечал её нападок. Позже они стали меня задевать. Покупка «газели» вызвала у матери растерянность, и на время провокации прекратились. Но через пару месяцев всё вернулось на круги своя.

– Да почему не идут!? – сказал я и, отвернувшись к окну, добавил. – Идут.

– Идут!? – вцепившись в отца взглядом, мать стояла посреди балкона и пальцами мяла сигарету. – А ты чего, старый, молчишь, а!?

– Идут дела, идут, – прозвучал настороженный голос отца, я почувствовал, как его желваки напряглись. – Иди, давай.

«Это ты зря сказал», – понял я промашку отца. Мать её и ждала, провоцировала и выжидала нужную реакцию, чтоб зацепиться.

– Ты мне не идикай, давай! – вспыхнула она спичкой. – Понял!? Ты!!

Сцепив зубы, мать нависла над сидящим отцом.

– Тоже мне нашёлся, бизмисмен сраный! Всё мечтаешь, никак не разбогатеешь! И никогда у тебя ничего не будет, вот увидишь! Потому, что все люди как люди – и деньги зарабатывают, и детей и жён содержат и машины себе понакупили, а ты сидишь, каждую копейку считаешь, жлоб, всё складываешь их куда-то! В гроб, наверное, с собой заберёшь! – понесло её. Если мать прорывало, то несло. Но и затихала она быстро, если не отвечать на её выпады. А не отвечать было трудно. Я хорошо понимал отца и знал, что если тоже что-то скажу, то такие же слова полетят и в меня, но чуть с меньшей ненавистью.

– Ма, да хоро́ш тебе! – сказал я, встал и направился мимо матери в свою комнату.

– Ты мне рот не затыкай, папин сыночек!! – взвилась она. – Сидишь тут у него на шее, пристроился! Я давно говорила, шёл бы работать куда-нибудь! Нет, околачиваешься тут, при папочке своём любимом! А мать так, прачка! Постирай, пожрать сготовь! И всё!

Я обернулся, невыносимо хотелось сказать гадость в ответ. Мать стояла и именно этого и ждала. Она будто питалась плохой энергией. Ссоры случались регулярно, после них мать довольная удалялась в свою комнату.

– Я и так работаю и зарабатываю! – не стал обострять я. – А если не хочешь стирать или готовить, так и скажи, мы сами будем! Я не хочу слышать эти слова, типа «жрать» и всё такое. Не хочешь готовить, не готовь! Только не надо орать тут!

– Всё! Не нужна мать! Да!? Пока был маленький, была нужна, а сейчас всё – иди, мать нахер, да!? – она подошла ко мне почти вплотную, и, глядя снизу вверх близорукими бесцветными глазами, добавила, пихая фигу почти мне в лицо. – Да вот хер ты угадал с папочкой своим заумным! Вот вам обоим! Выкусите! Что захочу, то и буду делать, это моя квартира и ты мне здесь не указ!

Ссора приобретала обычные гротескные формы. Мне нечего было сказать. Хамить матери я не хотел, слушать гадости не мог. Я глянул на отца, он сидел на балконе, закинув ногу на ногу, курил и ухмылялся. Мать зыркнула на отца и медленно хищно двинулась обратно на балкон.

– А ты чего ржёшь, старый козёл!? – зашипела она. Отцовская ухмылка действовала на мать, как тряпка на быка. Отец это понимал, но таков был его ответ в этой неизвестно когда начавшейся взаимной травле.

– Жизнь хороша, да!? Дура у тебя жена, да!? Психопатка!? А раз дура, что ж ты живёшь с ней!? Валил бы отсюда, покупал бы себе квартиру и жил, как хочешь! Чего ж не покупаешь-то!? Ты ж бизмисмен! Крутой же! Денег дохера! Чего ж сидишь около меня!? Да потому, что денег нет! Ничего не зарабатываешь! Только и разговоры одни – я самый умный, я самый умный! Дак, где ж деньги-то!? А нету их нихера, потому что ума-то нет, так, одни разговоры! А сам-то во!! – постучала мать костяшками кулака себя по темени.

Я стоял посреди комнаты, в который раз слушая такое. «Когда же это всё началось? Не помню. Вроде было всё нормально, была семья, жили, и вдруг, такое началось. Пойду я куда-нибудь, погуляю», – подумал я и, прикрыв дверь, ушёл на кухню, поужинал и уехал в центр. Погода стояла шикарная. Захотелось пойти в клуб, но шёл лишь седьмой час, и я часа четыре прослонялся по центру. Настроение было гадкое. Вдобавок схватило желудок. Неприятная ноющая боль. Когда болит желудок, больше ни о чем другом не думается. Я купил бутылку алкогольного коктейля и, сев на лавке в парке и закурив, стал заливать ноющий желудок этим пойлом. Боль поутихла. Такое случалось не часто, и я не придавал сильного значения этим болям. Понимал, они от нерегулярного питания и перекусов на ходу. Отец мне о желудке всю голову пробил нотациями, ведь эти проблемы – наследие по его линии. Я воспринимал нравоучения отца, но ничего не делал. Мне было всё равно.

В «Чистом небе», ожидаемо, в рабочий день посетителей было мало. Я уже знал весь персонал клуба в лицо, с половиной здоровался за руку. Денег с собой было немного. Я заказал «отвёртку», прошелся по заведению и прилип к барной стойке. Накачавшись алкоголем, из клуба я вышел в третьем часу ночи, поймал у гостиницы «бомбилу» и через двадцать минут был дома. Родители спали. Я тихо разделся и лёг в постель.

Утром, ещё пребывая в легкой дрёме, я услышал отцовские шаги в комнате.

– Спишь? – произнёс его голос.

– Нет, – ответил я, не открывая глаз.

– Я позвонил в Краснодар, – сказал голос, прокашлялся. – В «Люксхим». – снова прокашлялся и цыкнул губами. – Они мне прайс вот скинули…

Остатки дрёмы испарились вмиг, я вскочил, сел на постели и протянул руку:

– Дай посмотреть!

Быстро пробежал пару факсимильных листов сонными глазами.

– Отлично! Синька! Цена – три рубля, супер! – пожирал я глазами буквы и цифры, отметил несколько ходовых позиций по хорошей цене и, мгновенно ощутив прилив сил, нетерпеливо насел на отца. – Ну, чего там по условиям, поговорил с ними!?

– Условия прекрасные, – сказал отец, сел на стул напротив, закинул ногу на ногу и, не скрывая довольства, продолжил. – Отсрочку платежа дают до следующей партии, но не больше двух месяцев. Подвоз у них свой. Цена уже с учётом подвоза.

– Класс! – откинулся я на постели назад. – Мы уделаем этого «Пушка»! Ассортимент какой большой! Отличный производитель! А они ни с кем тут не работают!?

– Не работают, я всё уже узнал, – отец откинулся на спинку стула, важно замотал ногой. – Я заикнулся про дилерский договор, они согласны на эксклюзивного дилера.

– То, что надо! – выпалил я. – Ладно, я умываться, сейчас всё обсудим…

Я выскочил из комнаты и скрылся в ванной.

Весь день, катаясь с товаром по городу, мы с отцом обсуждали новые перспективы. Отец согласился, что с нынешнего производителя надо переходить на товар «Люксхима».

Август доживал последние дни. Я в очередной раз позвонил в Москву по бартеру и узнал неприятное – менеджер «Пушка» добрался с синькой и туда по той же схеме, но по меньшей цене и даже успел завезти первую партию. Я, вроде как, должен был огорчиться, но нет. После случившихся новостей мне стало плевать на московскую фирму, менеджера «Пушка», и на ложь владельца производства. «Пусть трудятся», – облегченно подумал я.

Сентябрь продолжился летним теплом, и уже в начале месяца мы получили первую партию из «Люксхима» – старый-престарый «МАЗ» приполз к нашему складу и едва там не помер. Давно не крашеная снаружи кабина внутри напоминала живой конструктор – от болтающейся панели приборов к рулевой колонке тянулись цветастые пучки проводов, и вся их масса была связана и подвязана замусоленными верёвками, шнурками и изолентой. За кабиной возвышался самодельный кунг. Обшитый снаружи листами железа, а изнутри подшитый досками, он походил на сарай на колесах. «Агрегат какой-то, а не грузовик», – подумал я. Водитель раскрыл задние двери «сарая», явив нам четыре тонны груза. Едва мы собрались начать выгрузку, и я прошёл в склад за поддоном, как снаружи подъехала машина, захлопали двери, послышались приветственные возгласы.

– Добрый день! – вернулся из склада я и пожал руку невысокому мужчине со светлыми и седыми волосами, высоким покатым лбом и водянистым лукавым взглядом.

– Эдуард Дмитриевич! – ответил тот, пожал мою руку.

– Это мой сын Роман! – представил меня отец обоим гостям, поплыл в сдержанной улыбке. – Работаем вместе, можно сказать – семейный бизнес!

Я протянул руку второму гостю, произнёс «Роман».

– Асланбек Ахмедович! – энергично ответил тот и крепко пожал её. – Директор «Люксхима», компаньон Эдуарда Дмитриевича! Он у нас по коммерции, коммерческий директор, а я отвечаю за само производство!

В партнёрах угадывалась внешняя схожесть – оба были около метра семидесяти и ближе к пятидесяти по годам. Разнило одно – Эдуард Дмитриевич своим заметным даже под рубашкой животиком и всем телосложением выглядел как человек далёкий от спорта, а в фигуре его компаньона, напротив, угадывалась физическая крепость и выносливость.

Началась выгрузка, водитель залез в «сарай» и стал подавать коробки мне и отцу.

– Давайте мы с Эдуардом Дмитриевичем вам поможем, Анатолий Васильевич! – раздался позади меня густой голос директора.

– Да, давайте, Анатолий Васильевич мы вам с Ромой поможем, – засуетился второй.

Директор меня удивил! Я понял, что человек, будучи собственником предприятия и не чурающийся физического труда, пойдёт далеко. Он отмёл наши с отцом возражения и взялся за работу. На лице Эдуарда Дмитриевича едва заметно мелькнуло недовольство.

Управились за час. После мы заверили новых поставщиков в искреннем желании продвигать их продукцию. Те в свою очередь заверили нас, что мы будем единственными представителями их компании в регионе. Все высказались за длительное и плодотворное сотрудничество, снова пожали руки – на том и расстались.

По дороге домой моя фантазия разошлась и рисовала самые радужные перспективы – я был на взводе и тарахтел почти без умолка. Отец большей частью молчал, едва успевая в моменты моих пауз вставлять слово. Я фонтанировал энергией и жаждой деятельности – путь из тупика был найден.

За дело взялись сразу и энергично, в две недели раскидав новый товар по клиентам. Замена одной синьки другой ни у кого не вызвала вопросов, ход сработал полностью. Мы рискнули и выиграли. А продажи нового товара пошли так бодро, что уже к концу того же месяца возникла потребность в следующей партии.

В то же время, вдруг, нашёлся и субарендатор в наш склад. Знакомый одного из руководителей базы искал себе небольшую площадь и обещал подъехать.