– Рамзеееес!!! – заорал мой мобильник. – Рамзееес!!! Блять!! Здарооова, чувааак!!

Это Вова. Он всегда орет как потерпевший и матерится страшно. Бороться с этими его привычками бесполезно. Оставив армию, я почти победил сквернословие, но нет.

– Блять, Вов! У меня ухо щас отвалится от твоих воплей! – зная причину звонка, расплылся в улыбке я и чуть отстранился от телефона. – Здарова, балда!

– Блять, Рамзес, прости! – понизил голос тот, захыхыкал от неловкости. – Рамзес, ну этааа… Чооо…, идем сегодня в «Небеса»!?

Вовка сознательно коверкает слова и тянет гласные когда кривляется.

– Что за вопрос, Владимир? – подыграл я. – Как обычно в десять у гостиницы.

– Ну всеее! Атличнааа! Давааай! Пакааа! – провыл Вовка и исчез до вечера.

На календаре было 29 апреля 2005 года, пятница. К тому времени я и Вовка стали заядлыми тусовщиками и торчали в клубах по пять дней в неделю. Так уж вышло, а так всегда выходит – в какой-то момент Судьба сводит нужных друг другу людей. Мы с ним оказались взаимно нужными по двум причинам: работа и холостяцкая жизнь. Я не был женат, а Вовка недавно развелся. Его бывшую жену, весьма интересную девушку, я видел лишь раз – более трех лет назад случайно встретил их вместе на пляже за городом. Я был на машине и подвез парочку до центра города. После, явно борясь с приступом ревности, Вовка признался, что его жена назвала меня симпатичным. Ситуация лишь позабавила, я не имел привычки заглядываться на чужих женщин. Около метра семидесяти, коренастый, покрытый волосами везде, с пузиком, бульдожьей челюстью, холодно-серыми цепкими и глубоко посаженными хищными глазками – как все неуверенные с женщинами мужчины, Вовка постоянно храбрился и разыгрывал из себя мачо. И разговаривал он очень громко. Мой отец сказал как-то, что это деревенская привычка. Любой эмоциональный рассказ Вовки через минуту превращался в матерный ор. Как следствие, окружающие начинали на нас коситься. Я одергивал друга, Вовка утихал на минуту, а после начинал снова. Вообще, не сквернословящих людей мало. Таким был отец – я ни разу не слышал от него бранного слова. А ведь отбарабанил в армии больше четверти века! Так вот.

Повторно после армии я встретил Вовку года три назад. Мы служили в разных подразделениях одной части и лично знакомы не были. А тут заехали как-то с отцом на одну из оптовых баз. Зашел я в кабинет директоров, а там лицо знакомое сидит. Вовка тоже меня сразу признал. Обрадовавшись встрече, мы разговорились уже на улице. На удачу, Вовка оказался замом коммерческого директора по бытовой химии оптовой базы «Пеликан». Его начальник, Андрей Петрович – крупный мужик с красным от алкоголя лицом и водянистыми безразличными ко всему глазами, намекнул через Вовку о пяти процентах сверху, если хотим продавать свой товар в «Пеликане». Безальтернативное предложение – мы с отцом согласились сразу. Дальше всё решилось быстро, и уже на следующий день мы отвезли на базу первую партию.

И тут Вовка развелся с женой. По-честному, они никогда не смотрелись парой.  Вовка познакомился с будущей женой в армии на дискотеке, они поженились как все и развелись как все, но без детей. Вовка снял вблизи работы однокомнатную квартирку и предался прелестям холостяцкой жизни. Бабник он жуткий, причем сальный. Ну, знаете, это когда восприятие женщин выливается сплошь в пошловатые разговоры и шуточки. В Вовке сидела обида. По-простому смысл его жизни сводился к четырем вещам: бабки, женщины, охота и камуфляж.  Именно в таком порядке. Все дни на работе Вовка метался с взъерошенными волосами и думал, как бы заработать бабки. Причем спиздить – тоже значило «заработать». В основном в этом направлении и прикладывал Вовка всю энергию. Попутно, он держал в поле зрения нравящихся женщин и одаривал их флюидами желания. Об охоте Вовка мог говорить часами. Каждый отпуск он ездил к родителям в Псков, лазил там с ружьем по полям и лесам, о чем по возвращении с упоением рассказывал в течение месяца. Тяга к камуфляжу шла от любви к охоте. Все, что носило на себе схожий рисунок, Вовка находил прекрасным и покупал. Его шкаф был забит камуфлированным тряпьем, но в повседневной жизни такое Вовка почти не носил. Одевался он безвкусно и даже немного неряшливо; ходил, переваливаясь по-медвежьи с ноги на ногу и стаптывая обувь внутрь.

Я подъехал к месту встречи на старом дребезжащем рейсовом автобусе, и сквозь стекло увидел Вовку – тот косолапо расхаживал по тротуару и чесал в затылке.

– Здарова! – рявкнул Вовка и со всего маху вложил свою пятерню в мою ладонь и крепко сжал. Руки у него из натруженных, пальцы короткие и негибкие. Поэтому Вовка всегда растопыривает их перед рукопожатием, рука становится похожа на краба.

– Привет, балда! Какие дела!? – грубовато, в нашей манере общения, ответил я.

– Да вот, блять, весь день на работе думал, как бабки заработать! – взъерошил волосы Вовка. – Всю голову, нахуй, сломал! Нихуя не придумал!

Я засмеялся, и мы побрели через дорогу на «зеленый». Стоял прекрасный теплый вечер, уже стемнело, молодежь стайками шустро стекалась к ночным клубам.

– О! Эдик стоит, – махнул я рукой в сторону стоящих через дорогу «бомбил».

– Ну, вообще нормально! Поедем на Эдике пьяные домой! – громко засмеялся Вовка, изобразил тут же себя пьяного, зашатался, икнул пару раз для убедительности.

Эдик – молодой парень лет двадцати двух, невысокий сухощавый брюнет, студент последнего курса института. Привлекательный лицом, он выглядел бы лучше, если бы не курил, не сидел постоянно скрюченным за рулем и занимался спортом. У Эдика была белая вазовская «семерка». Машины – его страсть. Пытаясь усовершенствовать свою, он постоянно в ней ковырялся. Задние фонари «семерки» – два красных круга, светились сквозь прямоугольный пластик, словно ракетные дюзы. Все, что могло светиться в салоне, приглушенно источало тот же красный цвет. Акустика не отставала – если Эдик врубал «Раммштайн», звук разлетался метров на сто, и в машине начинался красный звуковой ад.

Вторая страсть Эдика – женщины. Этот щуплый тип был заядлым ходоком. Эдика выдавал взгляд – он сразу становился масляным при виде любой девушки или женщины. Со своей девушкой у Эдика было сложно. Они, то ссорились, то сходились. Я пару раз ее видел – тощая как палка, с кривой фигурой, девушка была безнадежно тупа и некрасива. Что он в ней нашел? Загадка. Видимо поэтому, свои отношения с ней, Эдик настойчиво компенсировал сношениями с другими женщинами. Познакомились мы с ним с год назад. По обычаю, я вышел ночью из клуба в сильном подпитии и петляющим шагом направился в сторону гостиницы к «бомбилам». В клубе я пропил всё до копейки, о чем честно сказал первому же извозчику, добавив, что расплачу́сь на месте, взяв деньги дома. Такой уловкой «бомбил» часто кидали на деньги, и из всех везти меня согласился лишь Эдик. С тех пор проблем с такси после клуба у меня не было. Я звонил Эдику, тот забирал меня из любого места и в любом состоянии. Иногда вёз в долг, но я не злоупотреблял его кредитом. С появлением Вовки работы Эдику добавилось – вместо одного пьяного тусовщика, он стал развозить по домам двоих.

До клуба оставалась пара кварталов.

– Ну чо, как работа!? Продажи прут, блять, бабки валятся, небось!? – гаркнул возбужденно Вовка.

– Да, сейчас заебись – сезон, продажи хорошие, – кивнул я.

– Ооо, буржуи!!! – зарычал Вовка с нотками зависти, вцепился сильными пальцами в мой правый локоть, заглянул снизу мне в лицо алчно.

Вовкину зависть я ощущал кожей. Он переводил ее вроде как в шутку. Но актер из Вовки никудышный. Меня чувство друга не оскорбляло, это была зависть не бесталанного лентяя, а человека деятельного. Как если б жеребец из загона, увидев мчащих мимо диких лошадей, начал бы яростно наматывать круги по загону, всеми силами желая оказаться по ту сторону. Последние два года наш бизнес медленно, но верно рос на глазах Вовки. И мы с отцом были в категории людей «свободных», трудящихся на себя. Вовка же корпел в найме. Это его удручало и часто вызывало приступы зависти к «буржуям».

– Да какие буржуи? Хорош тебе! – выдернул я локоть из цепкой «клешни» друга.

– Буржуи, буржуи, блять!!! Я знаю! – ощерился тот и засмеялся. – Хы-хы-хы!

– Ты б побыл таким буржуем, целыми днями с отцом на своем горбу таскаем эти дурацкие коробки… Последний год так вообще кошмар, мы реально домой приезжаем каждый день не раньше восьми вечера! А как весна началась, так вообще мрак, с утра и до вечера эти коробки загрузи-разгрузи! Заказов много, мы работаем на пределе… Хорошо, хоть от розницы избавились! А то еще и по выходным бы пахали… Хотя, последнее время и так по субботам частенько товар возим… Херовая тенденция… Надо с ней кончать, а то понравится еще! – засмеялся я. – Так что никакие мы не буржуи, а обычные работяги! Буржуи в кабинетах сидят, а мы с отцом пашем!

– Ооо!!! Ладно, ладно, я шучу, Рамзес! – сдал назад Вовка, присвистнул, призывно строя глазки проходящей навстречу девушке.

Мы подошли к светофору, машин не было, и не останавливаясь, потопали дальше. Через пару минут слева вырос кинотеатр, а справа снова светофор. В ожидании зеленого сигнала мы остановились.

– У тебя-то на работе что новенького? – поинтересовался я.

– Да че там новенького, ты ж только вчера был в «Пеликане», ёпть! – принялся Вовка тереть ручищей лицо, будто спросонья. – Че там может быть!? Все, то же самое.

Загорелся «зеленый», мы зашагали на другую сторону улицы.

– А! Не! – остановился посреди дороги Вовка. – Папа себе джип купил новый!

«Папа» – владелец «Пеликана» – денежный мужик лет пятидесяти, подтянутый, с внешностью отставного военного.

– Пошли, чего стал-то!? – пихнул я Вовку под локоть, тихо смеясь, хмыкнул.

Вовка погрустнел и поплелся дальше, снова стал тереть лицо. Он всегда грустнеет, когда кто-то реализует его маленькую мечту. Джипы Вовке нравятся.

– Нормальный агрегат?

– Ды! – кивнул тот и расплылся в довольной улыбке. Вовкино «ды» вместо «да», означает точку наивысшего одобрения чего угодно. «Ды!» – Вовка высказал свое мнение, оно непоколебимо и абсолютно. Я не был против, ведь в мечтах Вовка уже видел себя за рулем такого «броневика», скачущим по долам и полям и стреляющим всякое зверье.

Перейдя дорогу, мы повернули влево, до клуба оставалось метров тридцать.

– А сколько ж он за него отвалил? – спросил я.

– Два лимона!

– Ого! Нехило!

– Да пиздец! – взъерошил волосы Вовка. – Себе такой теперь хочу!

– Да кто б сомневался! – засмеялся я и смачно хлопнул друга по спине.

– Охо-хо! – выдал Вовка, завидев впереди толпу.

«Чистое небо» – популярный клуб. Начиная с пятницы, вечернее столпотворение перед его входом – обычное дело. Снаружи, подпирая спинами входную дверь, в черных костюмах стояли два охранника. Перед ними колыхался и гудел подпитыми голосами рой человек в двадцать – задние напирали на передних, тех в свою очередь отпихивали назад охранники. Так могло продолжаться до полуночи. Мы приблизились, и я глянул внутрь клуба через боковое витринное стекло. Знакомый охранник стоял на лестнице. Едва наши с ним взгляды встретились, я кивнул на вход. Охранник кивнул в ответ и шагнул к двери.

– Этих пропусти двоих! – произнес он наружу через щель, с трудом плечом открыв дверь на пару сантиметров. Охранники среагировали, отжали толпу от двери, мы с Вовкой быстро за их спинами просочились внутрь. Из клуба наружу вырвались звуки веселья и музыки, толпа позади тут же недовольно загудела. Поздно, дверь с силой захлопнулась за нашими спинами и вновь приняла на себя натиск.

Клубы – отдельная тема. К своим двадцати восьми годам, после пары длительных, но неудачных отношений, я уже года два как пребывал в тусовщиках. Негативный опыт отношений на время притупил желание новых, и я пустился во все тяжкие. Надо признать, что «тяжкие» выходили приятными. Если бы меня спросили, прожил бы я эти годы снова так же – однозначно «да». Обойдя почти все увеселительные заведения города, я застрял в «Чистом небе». Клуб, вроде как, ничем особенным не выделялся. Но круглый год в нем было вдвое больше посетителей, чем в остальных клубах города. Даже в «мертвый сезон» середины лета, когда город разъезжался по южным курортам, и в прочих клубах тоскливо коротали время единицы, «Чистое небо» заполнялось наполовину. С сентября же, едва население города возвращалось, заведение переходило на осадное положение. Все потому, что находилось в подвале. Исторический центр города сплошь состоял из низкоэтажных домов. Угол одного из них и был входом в «Чистое небо». С уличной стороны угла висела тяжелая деревянная дверь; боковая сторона, будто витрина, смотрела рядом высоких окон в проулок; над ней на темном фоне в россыпи звезд выделялась яркая надпись – «Чистое небо». Проулок уходил темнотой в прямоугольную асфальтовую площадку, окруженную вокруг домами. В дальнем углу площадки меж ними был разрыв, куда многие в подпитии ходили справлять малую нужду. Из проулка постоянно едва уловимо тянуло мочой.

Сразу за дверью начинались ступеньки вниз. Они упирались в тесным пятак два на два метра. Справа на пятак смотрела дверь гардеробной – тесной кельи, в окошке которой всегда торчала, подпертая кулаком, унылая физиономия гардеробщицы. Тут же за тумбой восседала кассирша. Оплатив вход, посетители шли влево в арочный проход – в сам клуб. Он состоял из трех помещений: двух залов со столиками слева и справа от центрального прохода и дальнего прямо – танцпола. Центральный проход вел к большой барной стойке и далее вдоль неё тянулся в грот – в буквальном смысле пещеру, будто выдолбленную в сплошной массе красного кирпича. Грот был тесным квадратом с колонной посередине. Линия барной стойки продолжалась по правой стене грота двумя метровыми нишами – стойкой официанток и в конце – малой барной стойкой. Левая стена грота была сплошной и кончалась в дальнем углу аркой, входом на танцпол – прямоугольное двухуровневое помещение метров в пятьдесят площадью. Ближняя половина состояла из стойки у левой стены и десятка столиков по углам, оставлявших центральную часть свободной. Дальняя половина была ниже на полметра и соединялась с ближней деревянной лестницей в три ступеньки с поручнями и толстыми колоннами по обе стороны лестницы. Эта половина отводилась под танцы. В дальнем углу танцпола виднелась такая же дверь с окошком как у гардероба, и вела она в куцую каморку диджея. Дальние стены танцпола, центральная и правая, были сплошь от потолка до пола зеркальными.

Туалет в «Чистом небе» располагался выше клуба – на первом этаже здания. От центрального прохода перед большой барной стойкой вправо и резко вверх полувинтом вели ступеньки, и для подпитых посетителей они становились испытанием – многие там вывернули ноги и скатились кубарем вниз. Ступеньки кончались крохотным пятачком в метр площадью, от которого вправо и влево вели двери в женское и мужское помещение.

Посетители делились на две категории – кто располагались за столиками и тех, кто пришли налегке просто выпить, потанцевать и поотираться у барных стоек. Когда за пару часов до полуночи на танцполе громко включалась музыка, то в столпотворение у стоек, в гроте и на танцпол вливались насидевшиеся за столиками. У большой стойки становилось сразу не протолкнуться, а проход в грот и он сам набивались людьми. Чтобы попасть на танцпол, приходилось упорно семенить в тесном брожении тел в нужном направлении. Плотность людской массы дополнялась пеленой табачного дыма и гулом разговоров. Дым наполнял грот густо, превращая воздух в полупрозрачный едкий туман, и расползался по клубу. Среди всего этого нервно с подносами сновали официантки. Они встречались меж собой у своей стойки, лишь чтобы свалить на нее грязную посуду и взять очередной заказ. Алкогольный конвейер стартовал у большой стойки, с включением музыки продолжался у малой и на танцполе – водка, реже текила, еще реже виски, очень часто пиво, «отвертка» и другие популярные коктейли. 

Днем заведение работало как кафе, переходя в режим клуба включением музыки. К полуночи поток посетителей достигал апогея, и заведение начинало походить на набитую бочку с рыбой под соусом из алкоголя и дыма. Идеальное время входа в «Чистое небо» – за час до полуночи, когда очередь за алкоголем еще не чрезмерна, выпившие посетители еще не пьяны, а апогей веселья впереди.

– Здарова! – от души хлопнул я по протянутой пятерне охранника.

– Ооо!!! – зарычал Вовка и следом с размаха вложил своего «краба» в ту же руку.

– Девчонки есть? – кивнул я вниз.

– Полно! – провел пальцем по горлу охранник.

– Ну, раз так, то мы пошли! – улыбнулся я и шагнул на ступеньки.

– Ооо!! – раздалось позади одобрительное рычание Вовки.

Миновав арку, мы стали пробираться в разгоряченном телами и музыкой воздухе к большой барной стойке. Навстречу с подносом над головой, заваленным грязной посудой, ловко юркнула невысокая официантка. Я глянул на нее: «Нет, не та, что мне нравится».

Стойка уже была сплошь увешана любителями выпить. Я протянул руку поверх их голов, поздоровался с барменом. Вовка, встав на цыпочки, повторил ритуал.

– Там есть кто-нибудь? – показал я взглядом в сторону малой стойки.

Бармен утвердительно кивнул.

– Ну, мы тогда закажем там чего-нибудь…

– Да, ударим ща по «отвертке»!!! – заорал за спиной Вовка.

Здесь его привычка орать пришлась к месту – музыка трясла стены заведения, к ней добавлялся гул разговоров, лязг посуды и непрерывный треск звонков телефона на стойке.

Поздоровавшись с завсегдатаями клуба, мы протиснулись сквозь грот ко второму бармену. Кивнув ему в знак приветствия, я занял место в очереди и в самой удобной точке грота – в арке меж центральной колонной и правой стеной. Вовка принялся оживленно крутить головой, цепляя взглядом всех появлявшихся рядом девушек. Я достал пачку «Лаки Страйк». Вовка тут же сунул в нее пальцы и выудил себе сигарету. Мы закурили.

Курить я начал поздно, в 24 года. Можно было и не начинать, но я сглупил. Курил обычно мало, пять-шесть сигарет в день. В клубах же всегда курил больше – до пачки за вечер. На следующее утро, естественно, голова раскалывалась, и весь день я испытывал стойкое отвращение к сигаретам. Но к вечеру оно проходило, и все начиналось заново.

– Че там у тебя на работе еще нового!? – спросил я громко Вовку, наклоняясь почти к самому его уху и напрягая связки, стараясь перекричать грохот клуба.

– Да че там может быть нового! – отмахнулся Вовка. – Петрович заебал под себя бабки грести! Надо будет его Папе все же сдать, чтоб тот его выпер к хуям с базы!

– В смысле, так и гребет под себя? Я думал, вы там вдвоем все дела обтяпываете…

– Да не, у него там свои клиенты есть! И он же еще туалетной водой занимается, пихает ее везде через своих корешей по базам. Ну и нам сюда тоже сдает, а потом бабки снимает и себе в карман…

– А ты-то, хоть где-то имеешь? – задал я неудобный прямой вопрос.

– Парочка вот таких жуликов как вы… хы-хы…, – Вовка принялся сверлить меня хитрым алчным прищуром глаз, – мне платит дань!

Я пхнул его рукой в плечо, Вовка, довольный сказанным, засмеялся сильнее.

– Ну, когда уже будет наша очередь, и мы получим свою «отвертку»!!!??? – вдруг нетерпеливо заорал он в сторону бармена, встав на цыпочки.

– Скоро…, – улыбнулся тот, крутя горящий бокал с самбукой и гася резко пламя.

Парень залпом выпил полбокала, остальное досталось девушке. Склонившись к стойке, парень через трубочку втянул в себя пары из-под стакана. Очередь с интересом смотрела на действо. Парень распрямился, обнял девушку и с выпученными глазами и красным лицом потянул ее в темноту танцпола.

– Как обычно? – посмотрел на нас бармен.

– Да, как обычно! И водки, блять, побольше!! – гаркнул Вовка, протискиваясь к стойке и пожимая руку бармена. Тот отвернулся и занялся заказом. Через минуту перед нами появились поллитровые пластиковые стаканы.

– Две двойные «отвертки»…, – показал на них рукой бармен, невозмутимо сунул руки в карманы брюк и вопросительно уставился на нас. Расплатившись, мы взяли пойло и втиснулись обратно в арку. Очередь позади нас тут же схлопнулась вокруг стойки.

Мы всегда заказывали «отвертку». По напитку легко судить о количестве денег в карманах посетителя, если тот, конечно, не цедит из одного стакана что-то дорогое весь вечер. Безденежные упивались пивом, кто при деньгах – демонстрировали в руках бокалы с виски, на худой вариант, коньяком. Иные, кто пытался доказать, что деньги у них есть, хотя на лице было ясно написано обратное, проверенным приемом бросали пыль в глаза окружающих – заказывали водку сразу бутылками. Я ничего не пытался доказать, денег в то время было мало – недорого и с гарантией неспешного опьянения я тянул «отвертку». Коньяк или виски мы пили уже у Вовки дома, у него всегда что-то такое находилось. Со временем «отвертки» стало мало, я перешел на двойную дозу и сманил к ней и Вовку. В двойной «отвертке» сто грамм водки плюс четыреста сока, и пьется она заметно дольше. Изловчившись, я уже точно знал, когда начну пьянеть, а когда мне хватит. Идеально было выпивать за вечер четыре, максимум пять двойных «отверток», чтоб не пьянеть сильно и поймать то самое состояние эйфории: когда расслабляешься после трудового дня; отлично все видишь и понимаешь; общение складывается как нельзя лучше; улыбка не сходит с лица; все кажутся «братьями», «сестрами», «друзьями», «подругами»; и весь мир видится исключительно в радужных тонах. Если я перебирал, то начинался регресс поведения – я замыкался, мрачнел, становился агрессивным, язык и ноги заплетались, наступала подавленность, и в голову лезли глупые мысли. К тому же я не мог похвастаться сильным вестибулярным аппаратом. Если двойных «отверток» было больше пяти за вечер, по итогу я почти всегда блевал. Курение лишь усугубляло эффект от выпивки. А курил я в клубах сигареты почти одну за другой.

Я потянул через трубочку «отвертку» на красном виноградном соке – жуть горькая! Водки бармен и вправду не пожалел. Мы стояли в арке, курили и накачивались алкоголем. Трезвым в клубах делать нечего.

– Слушай! Получается, если Петровича Папа выпрет, то ты будешь на его месте!?

– Ясен хуй!!! – вытаращился на меня Вовка как на идиота. – А нахуй тогда его мне подламывать!? Чтоб какой-нибудь осёл сел на его место!?

Вовка смачно со звуком втянул в себя коктейль, затянулся сигаретой.

– Сдам козла к хуям с потрохами! – продолжил он мрачно и тут же ожил. – А ты видал, какая баба приезжает к Папе на «пежо» здоровом таком синем!?

Я задумался. Припомнил. Фигура «а-ля Софи Лорен», внешность типажа Джины Лоллобриджиды. Такую тётю заметит и слепой – яркая брюнетка сильно бальзаковского возраста с выдающимися формами и умением их красиво упаковать и подать. Ухоженная и стильная дама в «черепашьих» солнцезащитных очках. Я часто ее видел в «Пеликане». На оптовой базе она смотрелась как породистая пава в курятнике.

– Ааа, да! Видел! А чего она там у вас забыла!? – поинтересовался я.

Не знаю! – пожал плечами Вовка. – Ходит зачем-то все время к Папе на второй этаж… Бизнес вроде как у нее какой-то… Папа там весь слюнями изошёлся!

Следом он вывалил по-собачьи язык изо рта и начал им «лакать воду». Я засмеялся глупому виду Вовки, протискивавшиеся в толпе рядом девушки уставились на него. Вовка тут же покраснел, смутился и отвернулся к стенке, топчась растерянно на месте.

Вечер шел обычно – накачавшись спиртом, мы пробрались на танцпол. Публика там была уже разгорячена до духоты, вытяжка не справлялась. Зеркальные стены запотели снизу до половины как в сауне. Танцующие слились в единую кривляющуюся массу, от которой волнами шел кислый запах несвежей одежды, пота, дешевых духов, дезодоранта. С каждой минутой общее опьянение росло, парни наглее приставали в танце к девушкам, те все меньше противились. Девушки призывно виляли телами, удовлетворенно ловя на себе мужские охочие взгляды. Парни старались приблизиться к понравившейся девушке, слиться с ней в едином ритме. Если взаимности не случалось, отвергнутые одной, они ловили в фокус вожделения очередную и двигались к ней. Место отвергнутого тут же занималось следующим. Перед моим запьяневшим сознанием проносилась нескончаемая карусель потных пьяных лиц в реве музыки и стробоскопе света. Танцы образовавшихся пар все более походили на имитацию полового акта. По углам жарко целовались парочки. Я влился в эту карусель похоти – чья-то грудь, чье-то бедро, классная задница, ужасный парфюм, красивые губы, грубые руки, липкая кожа талии, прокуренный голос, мутные глаза, красивые волосы, угловатые движения. Я тщетно пытался запоминать имена. Вовка был где-то тут же. Пару раз за вечер мы с ним поднимались на улицу подышать воздухом и покурить. Сплошная круговерть, толчея, нескончаемое движение, забитый людьми грот, ругающиеся на всех подряд официантки. Та, что нравилась, посматривала в мою сторону. Выпитое стало давить на мочевой пузырь. Оставив Вовку в арке, я пошел в туалет. Но на первых же ступеньках крутой лестницы уперся в очередь. Двадцать минут томления и, наконец, я попал в туалет – один писсуар забит и полон мочи, сидячая кабинка занята. Я облегчился во второй и единственный рабочий писсуар. Меня слегка качало, но я вроде бы попал в него, стараясь при этом из-за ужасного запаха в туалете не дышать. Уборщица, пожилая скрипучая сутулая тетка с крашеными хной волосами, зашла в туалет с тряпкой на швабре, начала зло тереть пол и материться. Ее прыть сбила с толку всех, даже самых пьяных и агрессивных парней. Те, нечленораздельно мыча и торопливо застегивая штаны, стали исчезать из туалета. Я не мог мочиться при женщине, торопливо прервался и, делая вид, что закончил, протиснулся к полной воды и раскисшей туалетной бумаги раковине. Помыв руки, я вышел на лестницу, сосредоточенно взялся за перила и преодолел ее вниз, нашел взглядом Вовку, кивнул ему, и мы устремились на улицу к свежему воздуху.

Пять двойных «отверток» и полпачки сигарет – я был пьян. Вовка, похоже, тоже. Время летело быстро, народ начал расходиться. Мы сели снаружи остекления входа, пристроив задницы на металлическом козырьке. В конце проулка мелькали неуверенные полупьяные тени по одной или парочками, справляя нужду или целуясь. Тяжелая входная дверь раз за разом бу́хала, выпуская из подвала шумную публику. Вокруг стоял пьяный галдеж, воздух был пропитан адреналином. Мы вернулись в клуб.

Три часа ночи. Музыка смолкла, тишина сразу обрушилась на уши и стала давить. Попрощались со всеми, кто попался на глаза, мы окончательно покинули клуб. Я глянул на Вовку, его качало. Я достал телефон, позвонил Эдику и сказал, что скоро подойдем.

– А эта официантка на тебя пялилась! – неожиданно произнес Вовка.

– Ну да, вроде как смотрела… А она ничего такая… – делано равнодушно кивнул я.

– Да, глазастенькая такая, губастенькая! – расплылся довольной рожей Вовка.

– Да хорош тебе, нормальная девчонка! – рефлекторно защитил я девушку.

– А я чо, говорю, что она ненормальная, что ли какая!? Не страшная, нормальная симпатичная девчонка!

– Я и говорю, что нормальная! Мне нравится… – признался я.

– Ну и знакомился бы! Подошел бы, трали-вали, все дела, разрешите, мадам, с вами познакомиться! Я буржуй, у меня бабок завались, я вас хочу! – выдал тираду Вовка.

Я хмыкнул и пихнул его в плечо. Вовка подыграл, закачался словно ватный, описал заплетающимися ногами петлю на асфальте и, довольно щерясь, снова побрёл рядом.

– Успею еще, куда она денется, мы ее каждый день там видим… – отмахнулся я.

– Они по неделям работают, смотри, сегодня пятница же, значит, еще два дня будет работать. А то просрешь свое счастье! – настырно керосинил меня Вовка.

– Значит, через неделю познакомлюсь… – продолжал я имитировать равнодушие.

– Как ее зовут то хоть, знаешь? – не унимался Вовка.

– Не знаю. Потом узнаю.

– Эээх, ты! Уведут губастенькую, смотри! – снова подначил меня друг.

– Она на меня смотрела, не уведут… – парировал я, улыбнулся.

– Да у нее и задница ничо такая!

– Все-то ты разглядел!

– Ну, а чо!? Я люблю, когда у девушки все есть.

– Да кто ж не любит. Ну что, я у тебя останусь? – сменил я тему разговора.

– Блять, Рамзес, да оставайся! – пожал Вовка плечами, вытащил руки из карманов, развел ими в стороны. – Мне какая разница, диван красный – твой!

Мы вывернули из-за угла, вдоль бордюра тянулся ряд машин. «Семерка» Эдика с горящими «дюзами» стояла в его середине. Мы с Вовкой сходу открыли двери машины и шумно ввалились в салон. Эдик сидел за рулем и ковырялся в «торпеде». Меланхолично на нас глянув, он тут же вернулся к своему занятию.

– Чё, наплясались!? – улыбнулся Эдик.

 – Дааа!!! – зарычал с заднего сидения Вовка, запыхтел шумно, зерзал.

– Бля, мы нажрались! – признался я, устроившись спереди.

– Ну, это само собой… – философски резюмировал Эдик, перестал копаться под рулем, уставился на меня немигающим взглядом, улыбнулся. – Едем?

Я кивнул, растянул лицо в глупой пьяной довольной улыбке.

– И музон, бля, давай погромче!!! – заорал пьяный Вовка почти мне в ухо.

Эдик ткнул пальцами в магнитолу, крутанул ключ в зажигании, салон наполнили первые мелодичные мотивы песни, обороты двигателя с ревом подскочили, из колонок как кувалдой саданул по ушам ударный звук:

Getadelt wird wer Schmerzen kennt

Vom Feuer das die Haut verbrennt

Ich werf ein Licht

In mein Gesicht

Ein heisser Schrei

Feuer frei!

Машина сорвалась с места и понеслась по пустым улицам.

Bang! Bang!

«Только бы не сблевать…», – подумал я и крепче взялся за ручку над дверью. Мы неслись, резко входя в повороты. Я не думал о безопасности – Эдик водил отменно, я беспокоился о желудке – меня слегка мутило.

Вовка жил в рабочем районе, который был утыкан облезлыми «хрущевками». Он снимал тесную угловую квартирку на последнем четвертом этаже одного из таких домов.

Эдик притормозил у остановки. Я был рад, что впереди суббота и можно спокойно отсыпаться у Вовки хоть до обеда. Меня все еще мутило, я открыл дверь и сделал глоток свежего воздуха. С заднего сидения, кряхтя и матерясь, на улицу вылез Вовка. Получив деньги, Эдик укатил. Мы зашагали в ночной тиши вглубь спящих дворов, до Вовкиного дома было метров двести по прямой.

Во дворе дома стояла почти кромешная темень, не светил ни один уличный фонарь. Над дверью подъезда в стене торчал штырь – все, что осталось от освещения. Площадка первого этажа встретила нас тусклым светом лампочки, и сыростью. В старых подъездах всегда воняет. В этих «хрущевках» плохо все – маленькие площадки на этажах, узкие и кривые лестничные марши, ступеньки разной высоты и глубины, да тесные квартиры.

Мы зашагали вверх. Одышка у обоих появилась и почти сразу. Мое сердце гулко заколотило, отдавая в уши. Я тяжело задышал, взялся за перила. Алкоголь в крови мешал идти ровно. Вовка шумно сопел позади. Оба громко топали.

Наконец-то мы пришли. Спать хотелось неимоверно. Я быстро разделся до трусов, посетил туалет и облегченно поплелся на кухню – захотелось чаю. Взял сигарету, сел на деревянный старый скрипящий стул со спинкой и закурил. Следом в камуфлированных трусах вошел Вовка, озираясь на кухне, пьяно поскреб волосатое пузо, тоже закурил. Сидя друг напротив друга, стали ждать, когда закипит чайник. Тот, наконец, забурлил, щелкнул выключателем, и мы принялись за чай.

– Не могу уже, глаза слипаются… – пробормотал я. – Ща допьем и спать…

– Ну… блять, красный диван тебя ждет! Хы-хы-хы! – вновь засмеялся Вовка.

– Бля, никакого гостеприимства… Нет, чтоб самому лечь на этот диван, а мне, как гостю, отдать свой аэродром… – засмеялся и я беззлобно. – Это ж клоповник, а не диван.

– Ну, другого нет. Чем богаты, тем и рады.

Докурив, допив, побрели спать. Я лег на старый диван, тот заскрипел. Ткнувшись ребрами сквозь ткань в кривую пружину, я начал было думать о ней, но храп с Вовкиной кровати тут же срубил и меня.

– У тебя «Цитрамон» есть? – произнес я утром, не открывая глаз.

Вовка уже шарился на кухне, погромыхивая посудой. Я разлепил глаза, огляделся.

– Башка что ли болит!? – раздалось из кухни в ответ.

– Да, раскалывается жутко… Сколько времени?

– Половина одиннадцатого уже! – по-военному рявкнул Вовка. – Вставай, давай!

Солнце сквозь окна заливало комнату светом и обволакивающим теплом. Я встал, обласканный лучами палас стал приятно греть ступни. Выпив таблетку, я пошел в ванную, оттуда на кухню, где, как обычно, чавкая, уже пил чай с бутербродами Вовка.

Выходной день. За окном весна. Спешить некуда. Снова в одних трусах, мы сидели и пили чай. Головная боль заметно стихла, и домой совсем не хотелось.

– Как там батя твой? – вдруг спросил Вовка. – Все ругается на тебя?

– Да так, сремся регулярно, – вяло отмахнулся я. – Заебал он меня. Постоянно доебывается до всякой хуйни – это ему не так, то не так. Я уже не могу с ним работать, сил никаких нет. Деться бы куда-нибудь, да не бросишь же все это. Хорошо, хоть розницу закрыли. Я тебе говорил, что розницу закрыли?

– Ну да, че-то такое говорил, – в промежутках между чавканьем вставил Вовка. – А че, совсем что ли закрыли? А товар куда будете девать?

– Не знаю, мы только вчера продали киоск, – пожал плечами я и рассказал историю продажи, чем вызвал у Вовки приступ довольного смеха.

Чай – хорошая штука! Я постоянно им отпаивался после перебора с алкоголем и сигаретами. И в тот раз, потягивая сладкий чай, я постепенно приходил в себя.

– Бляаа!! Время сколько!!??? – чуть ли не заорал вдруг я.

Вовка удивленно вытаращился на меня, обернулся и через плечо глянул на часы, вмонтированные в газовый котел: «Половина двенадцатого, а че такое?»

– Блять, я забыл! – вскочил я и тут же сел. – Нам в «Сашу» сегодня до трех надо успеть! «Саша» закрывается! Товар надо забрать и рассчитаться с ними!

– «Саша» закрывается!? – еще больше удивился Вовка. – А че это они!?

Я стал усердно дожевывать бутерброд и запивать его жадно чаем, попутно отвечая на Вовкины вопросы. Покончив с бутербродом, я метнулся в комнату. Натянул джинсы, майку, толстовку, схватил мобильник и по памяти набрал номер.

– Странно, че это «Саша» закрывается!? – донеслось с кухни по завершении звонка.

– Да, я сам удивился, так неожиданно, нормальная контора, работала-работала и тут на тебе! – сказал я, вернулся на кухню, в несколько глотков прикончил чай, добавил: «Все, я погнал! Че, вечером идем!?»

– Ёпт, Рамзес, спрашиваешь!

– Хорошо, как закончу, позвоню, давай, пока!

Я сунул ноги в туфли и выскочил за дверь.